Два веса, две мерки [Due pesi due misure] - Лев Вершинин

Чтобы от «М-13» и «Фульгора» добраться до «Фульмара», нефтеперерабатывающего предприятия, Париде Мильявакке понадобилось десять лет. Однако новый завод имел общенациональное значение и вывел Мильявакку в первые ряды предпринимателей. О Каллигарисе, который стал теперь бесполезен, Мильявакка говорил:

— Он добрый малый, настоящий джентльмен, из хорошей семьи, но какой-то неповоротливый. Словом, «шляпа» — и все тут.

Собственно, мысль о пятновыводителе пришла ему, Мильявакке, а главной находкой был пульверизатор. Он неплохо придумал и название своей продукции — «М-13». Это даже ребенку нетрудно запомнить. Что означало «М-13», Мильявакка не открыл даже своим братьям, но Каллигарис был уверен, что М — всего-навсего первая буква фамилии Мильявакка, а 13 — год его рождения.

Низкорослый, толстый, хоть он и похудел на пятнадцать килограммов после соответствующего курса лечения, Париде Мильявакка, несмотря на маленький лобик, бычьи глаза, нос картошкой и короткую шею, всем казался симпатичным. Его миланский диалект, сдобренный ругательствами, привычка хлопать по плечу как рабочих, так и посещавших его заводы министров, прямодушие и природная щедрость, которую он никогда не упускал случая проявить, сделали его весьма популярным.

На самом же деле, не будь этого ореола славы, Мильявакку скорее можно было принять за пьяницу или каторжника, чем за новоиспеченного миллиардера. Немало людей натерпелись от него, но, поскольку дружба с Мильяваккой сулила определенные выгоды, они расценивали как милую непосредственность то хамство, которое в иных обстоятельствах наверняка сочли бы признаком моральной низости, свойственной канальям во все времена и во всех странах.

Однажды жена одного из двухсот его инженеров облокотилась о край кровати и, оглядев Мильявакку с ног до головы, воскликнула:

— Знаешь, а ведь ты изрядный урод!

Мильявакка, окинув взглядом свое волосатое тело, сказал, скорее даже самому себе, чем красивой женщине, лежавшей рядом:

— Может, я и некрасив, может, у меня тело обезьяны и лицо дикаря, но как раз такие мужчины и добиваются всего.

Жена синьора Париде, прозванного Удача, выросла, как и он, в бедной семье из миланского предместья. Высокая, худая, с лицом подростка, она одевалась по высшему классу и носила такие крупные брильянты, что они казались фальшивыми.

С тех пор как Мильявакка преуспел и окружил себя красивыми женщинами и услужливыми друзьями, синьора Амабиле стала сварливой и подозрительной, но Удача, занимавшийся десятком дел сразу, легко ускользал из-под ее контроля. Впрочем, синьоре незачем было его и контролировать: она нюхом чуяла, в каких водах плавает ее Париде. Многие дамы, постоянно появлявшиеся у них в доме на званых обедах, не были для нее большой загадкой. Она прекрасно понимала, что сопровождавший их друг или мнимый муж — просто прислужник Мильявакки, один из его бесчисленных холуев и лакеев.

У супругов Мильявакка было трое детей, рожденных в бедности, но выросших в полном довольстве: тридцатилетняя Дирче, на редкость некрасивая, кривоногая и плоскогрудая девица, и два сына — Ико и Пуччи. Первому было двадцать три года, второму — двадцать, оба лохматые, одетые с нарочитой небрежностью и разъезжавшие в роскошных внесерийных лимузинах.

Кроме неизменного семейного круга, у Мильявакки был и другой, более широкий и подверженный переменам. Он состоял из прихлебателей, льстецов и сводников. Среди них были доктор Гриффони, адвокат Бениньо Траверсари, совершенно обытальянившийся швед Хинтерманн — футбольный тренер, спортивный репортер Пиромалли, пианист Руби Дзанетти, певец Тедди Момо, с десяток мелких предпринимателей, владельцев фабрик запасных частей, а также строительные подрядчики, работавшие почти исключительно на него, Мильявакку. В самое последнее время в этот круг вошел некий Эдмонд Таска, бывший крупье родом из Монте-Карло, которого Мильявакка сделал своим советником по игре в рулетку, после того как выиграл грандиозную сумму в Венеции, где Таска, на самом деле уроженец городка Вентимилья, подсказывал ему, на что ставить.

К этому же кругу друзей, но лишь в известной мере, принадлежал и дон Карло Феличони, приходский священник Брианцы, где родилась и обрела силу фирма «Синдер», праматерь «Фульмара», «Диркама» и «Южных химических предприятий», образовавших так называемую «Группу Синдер». Дон Карло был священником современных взглядов, ходил в брюках и охотно надел бы цветастую майку или модную рубашку, но по воле Мильявакки носил черную манишку и белый воротничок.

— Все должны понимать, что ты священник, — сказал ему однажды Мильявакка, когда дон Феличони во время тренировки футбольной команды «Синдер» сел рядом в пуловере орехового цвета с зеленым, окутавшим шею платком.

Вере Мильявакка был предан, а может, просто стремился показать свою преданность.

— Без религии, — говорил он, — человечеству не прожить. В мире правят лишь два короля — деньги и религия. Но первый из них — деньги, ведь без денег ничего не сделаешь, их жаждут все, даже священники. Ну а религия держит людей в узде и учит уважать собственность.

Став Кавалером Труда, Доктором Гонорис Кауза и получив почти неограниченный кредит в самых крупных банках, Париде Мильявакка вдруг обнаружил, что достиг также и шестидесятилетнего возраста. Он был еще здоровым, сильным мужчиной, но, едва он перешагнул этот рубеж, им вдруг овладела глубокая меланхолия, и ни работа, ни азартные игры его уже не веселили. Он замкнулся в себе, и вид у него теперь был такой, будто вот-вот произойдут губительные перемены.

Дон Феличони, чтобы вывести его из депрессии, однажды, когда Мильявакка пришел в церковь посмотреть на строительные работы, которые он щедро финансировал, прочел ему выдержки из Библии.

— Послушайте, синьор Париде, что говорит господь. «Все суета сует, какую пользу извлекает человек от трудов своих под солнцем? Нет ничего лучше для человека, как радоваться и наживать добро. Если он ест, пьет и наслаждается трудом своим, то это дар божий».

— И это сказал господь? — сурово спросил Мильявакка.

— Так говорил один из библейских персонажей — Экклезиаст. Но поскольку Библия продиктована господом, слова, что я вам прочитал, можно считать принадлежащими ему. Более того… В Библии сказано: «Я выполнил великую работу, воздвиг дома, развел виноградники, создал сады и парки, построил пруды…»

— Бассейны, — добавил Мильявакка.

— «…купил слуг и служанок, — продолжал дон Феличони, — накопил серебра и золота, заполучил певцов и балерин и во множестве женщин, эту усладу мужчин».

— Значит, я на верном пути!

— Подождите, — остановил его дон Карло, — послушайте дальше: «Обдумал я все, что сделал и видел, и понял: все это суета сует, погоня за ветром. Потому я возненавидел жизнь. Возненавидел всякий труд. Лучше, когда одна рука отдыхает, чем когда две трудятся. Есть время рождаться и время умирать, время сеять и время выдирать с корнем…»

С того дня Мильявакка стал задумываться над тщетой людских деяний и увидел свою жизнь в ином свете.

Однажды утром, когда группа инженеров показывала ему в работе только что сконструированный компьютер, Мильяваккой овладела тоска.

— Дорогой доктор Каллигарис, — обратился он к своему генеральному директору, — мне на этот компьютер начхать. Перенасыщенность рынка или нехватка товаров, вывоз на экспорт или складирование, я все равно буду давать продукцию! И один из святых непременно окажет мне содействие. Есть время производить и время получать от правительства субсидии, не так ли? И потом в один прекрасный день я могу все это бросить, ясно вам?

В этот момент подошел доктор Гриффони, ведя гоночный велосипед из легчайших сплавов.

Один из инженеров отворил дверь, и сразу взорам всех открылся наклонный коридор.

Завод, службы и склады на всех этажах по приказанию Мильявакки положено было объезжать на велосипеде. Сам он в течение дня не раз объезжал так свои владения, чтобы повсюду успеть и заодно поразмять мышцы.

Он поднялся с кресла, хлопнул по плечу доктора Каллигариса, сел на велосипед и покатил к открытой двери. Немного спустя он зигзагом обогнул столы с пишущими машинками в одном из бюро, а затем, пригнувшись, помчался вверх по коридору в свой президентский кабинет. Подъехав к письменному столу, он оперся о него рукой. Глядя прямо в глаза синьорине Каластретти, своей особой секретарше, он сказал:

— Еще раз замечу, что болтаешь с Каллигарисом, плохо придется ему, да, пожалуй, и тебе. Видел, как вы вчера беседовали во дворе. Если этот павиан еще не оставил меня с носом, то наверняка собирается. Вот если ты выйдешь за него замуж — другое дело. Тогда все в порядке — рога ему наставлю я. Но чтобы он мне рога наставил, такого быть не может. Поняла?